Документ

 

 

Мы сидим в кабинете президента фонда «Интерприватизация», хозяином которого является ныне Щербаков, и вместе с ним перечитываем документ, который он подписал за три дня до августовского путча.

 

«Анализ результатов первого полугодия и прогнозные расчеты на перспективу свидетельствуют, что при сокращении в текущем году валового национального продукта, по оптимистическим оценкам на 10 процентов, национального дохода — на 15 процентов дефицит бюджетной системы страны составит не менее 200 млрд. рублей (…). Если же будут реализовываться социальные программы, принятые рядом республик в дополнение к общесоюзным, то дефицит достигнет 240 млрд рублей (…). Эмиссия наличных денег возрастет до 105 млрд. рублей.

Страна ускоренными темпами втягивается в глубокий финансовый кризис и развал денежного обращения (…).

В сложившейся ситуации рассмотрены несколько сценариев развития событий, из которых были отобраны и количественно оценены три (…).

Первый вариант стратегически ориентирован на подавление инфляции с 10-12 процентов в месяц до 2-3 процентов. Анализ и расчеты показывают, что реализация этого сценария невозможна без практически полного возврата к командной экономике образца 1978 года. Возврат к этой модели возможен только с широкомасштабным применением мер, использованных в 1929 году при сворачивании НЭПа и «раскулачивании» крестьянства, затем восстановлении методов планирования, примененных в период 1940-1944 годов для перевода народного хозяйства на военный режим работы (…) Понятно, что в политической области не обойтись без применения репрессий.

Анализ, проведенный широким кругом международных и советских экспертов, показывает, что методами другого характера реализовать этот сценарий невозможно и все надежды на иные способы реализации этого стратегического подхода — беспочвенные иллюзии.

Поэтому дальнейшая проработка сценария полного подавления инфляции прекращена».

 

«Подавление инфляции», это отнюдь не то же самое, что нынешняя политика финансовой стабилизации, направленная на снижение роста цен при том условии, что сами цены остаются свободными. Подавление инфляции в отличии от инфляции открытой означает, что рост цен тормозится административно. При этом инфляция может оставаться очень высокой, но выражаться она будет не в росте цен, а в росте очередей. Так мы жили 62 года — с 1929-го по 1991-й. Как видим, грамотные экономисты в последнем правительстве СССР уже понимали, что это не выход.

Пари каких же обстоятельствах родился столь откровенный документ? Мой собеседник вспоминает, что весной 1991 года, после того, как был сформирован кабинет Павлова, где Щербаков поначалу возглавлял социальный сектор, у него состоялось несколько встреч с Горбачевым: президент уговаривал его взять на себя все экономическое направление в правительстве. Тогда он вручил президенту записку об экономическом положении страны. Последовало поручение готовить доклад на Президентском совете, а затем и письменный доклад Совету Федерации, полузабытому ныне органу, включавшему президента СССР и глав союзных республик. Потом были указ о назначении Щербакова первым вице-премьером и поручение готовить антикризисную программу.

Устный доклад на Президентском совете состоялся в июле. Он завершался выводом, который многих- поверг в шок: если не принять немедленных мер, примерно к декабрю Советский Союз развалится. Помимо политических амбиций национальных элит в республиках, к этому толкали неодолимые экономические процессы. Уже не только между областями и республиками — даже между районами внутри областей вставали заставы, запрещали вывозить товар к соседям. Крах рубля вызвал крах единого рынка, за ним маячил крах союзного государства.

Но беда была в том, что никто не хотел принимать непопулярные решения. У самого Горбачева не хватало политической решимости, да и реальная власть от него все более ускользала. Еще 17 и 18 августа Горбачев звонил из Фороса, обговаривал с Щербаковым детали дополнения к протоколу по Союзному договору, подписание которого, намеченное на 20-е, сорвали путчисты. После путча никто уже к докладу Щербакова не возвращался.

 

Мы продолжаем чтение письма.

«Второй вариант «зеркально» отличается от первого и основывается на признании не только неизбежности инфляционных процессов, но и их активному использованию по принципу: рынок так или иначе отрегулирует пропорции. При этом сценарии силы государства на всех уровнях концентрируются прежде всего на защите от  инфляции лишь ограниченного круга населения с фиксированным доходом (главным образом нетрудоспособных), имея в виду, что работники сферы материального производства должны возмещать потери от взрастающей инфляции за счет увеличения выпуска продукции и реализации ее на рынке товаров. Однако, как показывают расчеты, спад экономики достигнет 25-30 процентов, реальной становится безработица в пиковые периоды примерно в таких же масштабах (те. 35-40 млн человек).

Практические меры реализации этого сценария состоят в немедленной либерализации всех цен (…). На товары прожиточного минимума (…) необходимо было бы вводить карточки. Сохранить на товары по карточкам твердые цены (осуществляя их периодический пересмотр) можно только в том случае, если нормы потребления будут уменьшены против средних по СССР в 1990 году примерно в 2,7-3 раза.

Следует подчеркнуть, что темпы роста цен и инфляции, особенно на первом этапе, существенно взрастут (…). Необходимым условием оживления экономики является проведение денежной реформы рестрикционного характера (…).

Вместе с мерами по удорожанию стоимости кредита и ограничению кредитных вложений такая политика позволит в относительно короткий срок (примерно 6-7 месяцев) повысить уровень сбалансированности товарно-денежного обращения, отсечет неэффективные производства, предприятия и товары. После падения производства оживление экономики будет происходить на качественно новой основе и весьма быстрыми темпами. Начало оживления — примерно середина 1993 года (…).

Недостатки этого варианта общеизвестны. К ним относится уже названное резкое снижение жизненного уровня, объемов производства и занятости (…). Нельзя недооценить и опасность анархических тенденций (…). Значительно возрастет опасность введения республиками собственных денег и полного распада государства.

Этот сценарий был неоднократно отвергнут Верховным Советом СССР, Верховными Советами союзных республик, Советом Федерации. Однако развитие событий в экономике показывает, что страна все больше втягивается в этот сценарий. Вынужден со всей серьезностью и ответственностью за сказанное предупредить, что непринятие крупных, радикальных антикризисных мер антиинфляционного характера, реализуемых в короткие (2-3 месяца) сроки и при высокой скоординированности действий всех уровней власти и управления, через 3-4 месяца сделает этот ход событий уже по отношению к 1992 году безальтернативным (…). К этому выводу практически единодушно пришли ведущие советские ученые и специалисты, его подтверждают результаты многовариантных расчетов, проведенных специалистами Минэкономики СССР, Минфтина СССР, Госбанка СССР и Госкомстата СССР независимо друг от друга».

 

 

Итак, в августе 1991 года главный экономист советского правительства считал, что шоковый вариант станет неизбежным в 1992 году — именно тогда он и вступил в силу, но уже не в СССР, в России. Щербаков ожидал повышения сбалансированности через 6-7 месяцев. В декабре уже Гайдар объявил, что ожидает таких результатов через 6-8 месяцев — так оно и было бы, если бы политика финансовой стабилизации проводилась последовательно и не нарушалась сопротивлением парламента. Лидер советской экономики, в те времена мало что знавший о Гайдарае, считал неизбежным те же действия и в те же сроки.

А я никогда не критиковал Гайдара, - горит Щерьбаков. - Я-то знаю, что у него не было иного выбора . Существует внутренняя логика экономических процессов, от которой не может уйти никто. Логика, с которой должно было считаться любое правительства в нашей стране в то время, определялась самой структурой производства, которая складывалась десятилетиями и изменяться могла тоже только в течение немалых сроков. Продукт конечного потребления — попросту говоря, товары на прилавках — составлял лишь около 20 процентов валового внутреннего продукта СССР. Межу тем любая страна, в которой эта доля меньше 35 процентов, оказывается в опасном положении. 80 процентов наших рабочих производили промежуточные продукты, которые непосредственно в народное потребление не идут, - руду, металл, уголь и прочее, а также вооружение. Человек производил танк  и получал зарплату, на свои деньги хотел купить товар, но он не произвел товара. Сколько могли, мы сохраняли эту самоедскую систему за счет жесткого контроля цен и финансовых потоков, но это не могло продолжаться вечно.

Когда рухнул административный контроль — а это было неизбежно, - столь же неизбежными стали и либерализация цен, и обесценивание сбережений, сделанных на старой экономической основе. Можно только удивляться, как мало ошибок сделала команда Гайдара в тех условиях. Другая команда могла бы сделать их больше. Кстати, отказ от немедленной индексации сберегательных вкладов я не считаю ошибкой. Делать тогда такую индексацию — это было бы все равно, что на пожаре поливать дом керосином. Другое дело, что политическое оформление такого решения могло быть гораздо более разумным и убедительным — скажем, индексация вкладов с одновременным их замораживанием.

Однако летом 1991 года все это было еще в будущем, всего этого хотелось избежать и Щербаков предлагал третий вариант.

«Меры, предусмотренные программой — третий вариант основаны на реализации сценария регулирования экономики в условиях «управляемого кризиса». Суть принимаемых мер заключается в регулировании темпов, масштабов, размеров и направлений инфляционных процессов, соизмерение шагов по «раскрепощению» экономики с уровнем социально-политической напряженности в обществе и экономики (…).

Программа антикризисных мер подписана руководителями правительств 10 республик. Остальные в той или иной форме готовы принимать участие в ее осуществлении.

Однако по самым разным причинам, прежде всего связанным с нерешительность в принятии непопулярных мер (…), практические возможности реализации антикризисной программы уменьшаются с каждым днем (…).

Необходимо понять, что через 2-3 месяца для нормализации  положения придется променять совсем другие меры и антикризисную  программу  можно будет просто выбросить в корзину. Единственным и безальтернативным станет только второй сценарий развития событий.

Предлагаемый ниже меры, которые необходимо начать реализовывать не позднее 1 октября, подготовлены совместными усилиями министров экономики и финансов 13 республик, руководителям республиканских банков, рядом специалистов как обязательные и неизбежные для реализации третьего сценария выхода из кризиса».

Дальше следует изложение этих мер, которые можно свести к нескольким словам: уменьшить расходы бюджета и увеличить доходы. Прежде всего предлагалось с 1 сентября заморозить все республиканские и общесоюзные социальные программы, которые принимались под напором политических требований и предполагали резкое повышение доходов населения за счет неведомых источников: ведь производство падало. Затем предлагалось повысить налоговую ставку, которая по оценкам Щербакова, была беспрецедентно низкой, и отменить налоговые льготы. В противном случае неизбежным становилось повышение цен еще в несколько раз либо переход ко второму сценарию с либерализацией цен.

Впрочем, либерализация цен предусматривалась и третьим вариантом, но не сразу, а после трехмесячного периода замораживания зарплаты и цен, после которого предполагалось ввести новый механизм регулирования доходов через тарифные переговоры. Одновременно предполагалось приостановить все принятые на 1991-1992 социальные программы и установить до 1993 года мораторий на принятие новых социальных программ. По сути, предлагавшийся третий сценарий стабилизации по содержанию не отличался от нежелательного второго — была лишь надежда, что он будет более управляемым, что позволит уменьшить социальные издержки.

 

 

И все-таки при всем сходстве общей логики действий в программе Щербакова заметно одно существенное отличие о того, что сделало правительство России в 1992 году. Правительством СССР предлагалась экономия бюджетных средств в основном за счет социальных программ, принимавшихся тогда действительно без всякого учета реальных возможностей. Но ведь были и огромные расходы на военную промышленность — их-то и урезал Гайдар в 1992 году, сократив заказ правительства оборонным заводам. Да, за этим тоже стояли тяжелые социальные последствия, но уже не для всего общества, а лишь для коллективов оборонных предприятий и лишь на время конверсии. При этом возможности выхода из кризиса были неизмеримо лучше, чем при сохранении бремени военных расходов.

При Горбачеве очень много говорили о чрезмерной милитаризации экономки, разработали даже программу конверсии оборонной промышленности, но на практике ничего изменить не смогли. Почему? Вот что ответил на мой вопрос Щербаков.

Да, сокращение оборонного заказа было реальной статьей экономии. Но исходили из того, что надо делать эту работу одновременно с конверсией. Однако имевшаяся программа предлагала под видом конверсии крупное обновление всего военного производства с переходом на технологии двойного назначения — военного и гражданского. Идея заманчивая, но в тех условиях абсолютно нереальная. Оборонный заказ на 1991 год сократили, но освободившиеся мощности занесли в разряд мобилизационных — это значило, что нельзя снимать бездействующее оборудование, нельзя высвобождать рабочих — надо все сохранять. Производство сократили, а экономию почти не получили. А если еще одновременно начинать технологическое перевооружение — получался огромный рост расходов. Оборонная промышленность замерла в томительно ожидании — ни работы, ни перестройки на новый лад.

Сделали это Госплан и военно-промышленная комиссия правительства, ссылавшиеся на то, что еще нет новой военной доктрины — ее и правда не было, ее и сейчас нет. За этим стояли Бьакланов, первый зам. Горбачева по Совету обороны, и отраслевые министры. Это была политическая установка, и даже правительство было перед ней бессильно. Сторонники и противники реформ вцепились друг в друга мертвой хваткой- ни одна сторона не могла одолеть другую.

Щербаков писал в никуда, не зная, что уже запущен механизм ГКЧП, перечеркнувший все экономические планы. В случае победы путчистов экономические проблемы неизбежно встали бы на повестку дня в первые же дни. Веротяно, никто из гэкачепистов, кроме «отключившегося» во время путча Павлова, не был в состоянии понять характер стоявшего перед страной экономического выбора. Но сама сущность власти, которую пытались создать заговорщики, исключала что-либо, кроме первого сценария, который Щербаков не хотел даже рассматривать как реальную альтернативу. Увы, она могла стать реальной в определённых политических условиях.

Вот что важно понять, читая старые секретные бумаги сегодня, когда страна вновь перед выбором. Будет ли завтра президентом Ельцин или Зюганов — перед правительством будет стоять одни и те же альтернативы. Различаются только способности руководителей к действию в рамках этих альтернатив. Нет такой силы, которая позволила бы, к примеру, в случае победы Зюганова выполнить содержащиеся в его программе социальные обещания. Вопрос только в том, как он станет оправдывать их невыполнение и в какой форме обрушится на него гнев его разочарованных избирателей, когда они увидят, что он и «социализма» не вернул, и рыночную экономику не уберег.