Дискуссия

Нужна ли стране десталинизация?

 Ветеран в автобусе. Иваново. 2010 г. (Фото:Итар-ТАСС)

 

Андрей Колесников: Товарищ Сталин, несмотря на то, что его тело, в отличие от мощей Ленина, легло в землю, хоть и рядом с мавзолеем, до сих пор будоражит своей зловещей тенью огромную страну. Число восхищающихся им, принимающих его, примиряющихся с ним растет, высокие показатели на-гора дает молодежь младше 25 лет. Иногда кажется, что он легко выиграл бы выборы, как почти победил в конкурсе «Имя России». Противники десталинизации, точнее, программы «Об увековечении памяти жертв тоталитарного режима и о национальном примирении», принятой Советом при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека, часто спрашивают – что, собственно, в останках Сталина копаться-то? А вот потому и стоит копаться, что он – «Имя России», что политическая эксгумация Сталина заражает трупным ядом молодые мозги, что генералиссимус на самом деле – действующий политик. С его именем на устах идет в бой вторая по размеру и влиянию политическая партия страны – Коммунистическая. Эффективность его «менеджмента» особо отмечается в учебниках.

 

И тем не менее, есть две ключевых точки зрения. Первая: нечего продолжать активную рефлексию, она раскалывает страну и общество, есть дела поважнее. Вторая: одно из самых важных дел – единство хотя бы в государственных оценках Сталина и того, что он сделал, без этого невозможно движение страны вперед, потому что, как и было сказано предшественниками корифея всех наук, мертвые хватают живых. Есть, впрочем, и иные точки зрения – нюансированные, основанные на том, что не следует путать восстановление исторической памяти и мемориальную работу и национальное примирение. Это разные вещи хотя бы по тому, что примирения на почве отношения к Сталину и ко всему тому, что он символизирует в реальности и в мифах, сейчас не достичь.

 

Все эти позиции заслуживают того, чтобы быть услышанными. А для затравки – без комментария – мнение одного из противников предыдущей, 1960-х годов, десталинизации. Вот что писал главный редактор журнала «Москва» Михаил Алексеев писателю Александру Беку, отправившему в журнал текст своего ныне знаменитого романа «Новое назначение»:

 

«Суть романа: все, кто работал со Сталиным и верил в него, исторически обречены…

И напротив, те, кто были подальше от вождя или внутренне сомневались в нем, заключают в себе будущее страны…

Можно ли согласиться с такой философией? А не обижаете ли Вы те тысячи и миллионы своих сограждан, людей честных, сокрушивших фашизм и ныне занимающих важные государственные, партийные и народнохозяйственные посты?»

 

Рукопись Беку вернули в январе 1969 года, в эпоху подморозки режима и начала ползучей ресталинизации. Еще это время обозначают как начало застоя.

Александр Привалов публицист Даже и не знаю, чего до сих пор не сказано – причём многократно – в дискуссии о десталинизации, в нынешнем замужестве рекомой де-то-та-ли-та… Хорошо ещё, что мне не нужно выговаривать это вслух. А! вот чего ещё, кажется, пока не говорили. Известны люди, считавшие основными своими разногласиями с советской властью разногласия эстетические. Так вот: и у меня - с людьми, предлагающими переименовать ноябрьский выходной в «День памяти жертв… национального примирения» и не слышащими собственного гиньольного юмора; с людьми, породившими и охотно говорящими слово «детоталитаризация», – серьёзнейшая эстетическая несовместимость. Но мои личные вкусы мало кому важны; видимо, надо – пусть и не впервые – сказать что-нибудь более общезначимое. Это нетрудно.   «Мода на Сталина», ужасающая авторов программы, отнюдь не так повальна, как им кажется, и в очень большой степени вызвана двумя не уходящими в историю, а вполне современными причинами. Во-первых, доедающей страну коррупцией (в сплаве с некомпетентностью). Она легко вызывает знаменитую реплику «Сталина на них нет», в данном случае вполне аналогичную реплике «Чёрт бы их побрал». Десталинизация тут уместна ровно в той же мере, как окропление святой водой. Во-вторых, непомерной активностью десталинизаторов. Включи утюг – из него немедленно расскажут, какой мерзавец всякий, кто посмеет, например, напечатать изображение аверса медали «За победу над Германией» – ведь там же сталинский профиль! Поскольку такие речи сто раз из ста содержат указание на неискоренимую приверженность к рабству как «этой страны», так и её архаичного и инертного населения, они довольно быстро порождают устойчивый рвотный рефлекс, под действием которого многие кидаются в противную сторону – в симпатию, а то и любовь к покойному отцу народов. Одобрить я такого метания никак не могу, но понимать – понимаю. А потому ясно вижу, что бороться с такой симпатией усугублением десталинизации – это заливать огонь керосином. Да и вообще – орать «Забыть Герострата!», имея в виду устранение Герострата из народной памяти, как-то уж чрезмерно глупо.   Уважение к памяти жертвам репрессий – дело святое. Но запустив всероссийскую кампанию по серийной установке памятников на каждом перекрёстке, очень можно окончательно заболтать настоящую трагедию, вызвав у множества людей скорее циничную иронию и неприязнь. Во всяком случае, брежневским идеологам, массированно – в том числе, через повсеместную расстановку наспех налепленных памятников – пропагандировавшим память о Великой войне, это в значительной степени удалось (плоды чего мы сейчас и наблюдаем в милых разговорах о «советско-нацистской войне»). И потом, если увековечивать жертвы репрессий – то почему же только коммунистических? А те, кого добрые землепашцы побили сами, без партийного руководства, памятников не достойны? А жертвы белого террора так и догниют непомянутыми? Или, скажем, капитан Миронов, повешенный Пугачёвым, меньше заслуживает сострадающей памяти? Мне скажут: пугачёвщина была давно. Ну, так и сталинщина была давно; и сегодня она – не скажу, что неактуальна, но – примерно столь же актуальна, как и пугачёвщина.   Едва ли не единственный пункт этой чудесной программы, против которого нет ни малейшего возражения – это предлагаемое раскрытие архивов. По-хорошему-то, только это бы и нужно – не для де-то-та-ли-та…, а для оздоровления атмосферы: открыть архивы – и предоставить всем желающим и умеющим возможность их изучать и об изученном высказываться. Но нет: авторы хотят, чтобы высказывались только те, кто с ними во всём согласен.   Тридцать лет назад эти люди, владея монополией на публичное высказывание, учили нас (коммунистической) партийности литературы, журналистики и чуть ли не палеоботаники. Сегодня эти люди (отчасти те же самые, отчасти такие же) желают, владея монополией на публичное высказывание, учить нас тому, что всё, чему они нас учили раньше, не просто неверно, а преступно, поскольку воссияло новое Единственно Верное Учение. Интересно, кончится ли это хоть когда-нибудь? Вот была бы де-то-та!..

 

Михаил Калужский журналист Чтобы увидеть подлинную ценность этого документа, нужно продраться через его чудовищный стиль. Поскольку «Предложения» написаны для власти и для реализации властью, то, к сожалению, они несвободны от худших штампов официозной риторики («повышение морально-политического авторитета нынешнего руководства страны», «объединительные тенденции на территории бывшего СССР», «традиционные религии»). Тем не менее вполне интересна, та часть документа, в которой идет речь о социальной поддержке жертв репрессий, обеспечении доступа к информации, завершении процесса реабилитации и политико-правовой оценки тоталитаризма.   Но что является целью национального проекта восстановления исторической справедливости? Консенсус по поводу отечественной истории или очередная символическая мобилизация? «Предложения» не дают внятный ответ как раз в силу выбранного стиля. Его невозможно игнорировать там, где речь идёт о символических, образовательных и просветительских задачах. Потому что здесь стиль – часть решения проблемы. Потому что модернизационная задача может решаться только инструментами современной культурной политики. Вера в средства монументальной пропаганды и запретительные нормы наивна и принадлежит прошлому. Неуместно предлагать для решения антитоталитарных задач средства, эстетически и идеологически принадлежащие тоталитарной эпохе.

 

Ян Рачинский сопредседатель Московского общества "Мемориал" Обсуждение программы «десталинизации» вызывает странное ощущение — как будто участники специально уходят от существа обозначенных в ней вопросов, сводя все к каким-то стилистическим шероховатостям текста.  Странно звучит высказываемое (не только с иронией, как у Колесникова, но часто и вполне всерьез) опасение обидеть сталинистов — вообще-то в стране живут не только сталинисты; но как-то никто не задумывается, что разговоры про «успехи» коллективизации оскорбляют миллионы тех, чьи предки были раскулачены - лишены всего имущества и отправлены на спецпоселение (сейчас за изъятые дома предусмотрена издевательская «компенсация» в 10 тысяч рублей). Говорят - «не следует путать восстановление исторической памяти и национальное примирение», «примирения на почве отношения к Сталину и ко всему тому, что он символизирует в реальности и в мифах, сейчас не достичь» (хотя опросы — как ВЦИОМа, так и Левада-центра — показывают, что поддерживающих предложения программы, заметно больше, чем несогласных).   Так никто и не путает; просто без восстановления исторической памяти (проще говоря — без установления фактов) примирение невозможно. Это осознали и в Испании, которую некоторые отставшие от жизни полемисты любят приводить в пример, — не так давно там наконец занялись и реабилитацией жертв Франко (тоже генералиссимуса), и выяснением разных неприглядных страниц истории.   Многие претензии к программе вообще высосаны из неизвестно какого пальца. «Авторы хотят, чтобы высказывались только те, кто с ними во всём согласен» - это господин Привалов просто соврал, нет на это в программе даже намека.   Неясно, о ком г-н Привалов менторским тоном говорит «эти люди, владея монополией на публичное высказывание, учили нас (коммунистической) партийности литературы, журналистики и чуть ли не палеоботаники. Сегодня эти люди (отчасти те же самые, отчасти такие же) желают, владея монополией на публичное высказывание, учить нас тому, что всё, чему они нас учили раньше, не просто неверно, а преступно, поскольку воссияло новое Единственно Верное Учение».   Не собираюсь изучать масштабы морального авторитета г-на Привалова, но все-таки кого из авторов программы или членов Совета он имеет в виду? И где в предложениях к программе он увидел «новое единственно верное учение»?   «Средства монументальной пропаганды», над которыми иронизирует М.Калужский, во-первых, вовсе не предлагаются в качестве универсального лекарства, а во-вторых, считать, что это «средства, эстетически и идеологически принадлежащие тоталитарной эпохе», и потому их неуместно предлагать — мягко говоря, наивно.   «Запретительные нормы», о которых говорит Калужский, опять-таки, вовсе не центральный пункт программы; к тому же они совершенно минимальны. По-моему, если государственный чиновник оправдывает или отрицает бесспорно установленные факты уничтожения государством собственного населения, то он просто профессионально непригоден и опасен для окружающих (гораздо больше, чем дальтоник за рулем). Это никоим образом не нарушение свободы слова и мнений. Ведь даже учителем астрономии вряд ли возьмут человека, публично утверждающего, что Земля стоит на трех китах...   И последнее. Что является целью программы, предложенной Советом, и почему ее так яростно критикуют «державники» всех мастей? В чем смысл «модернизации сознания»? (может быть, это не самый удачный термин, хотя и достаточно точный).   Смысл в том, чтобы (по возможности) избавиться от мифов — и, тем самым, уменьшить риск появления «нового единственно верного учения». В том, чтобы осознать причины происшедшей трагедии. В том, чтобы покончить с господствующим в общественном сознании представлением, что государство превыше всего, что именно государство – главный творец Победы всегда и везде. В том, чтобы каждый осознал свою ответственность — и за свою судьбу, и за страну.   А иначе наше отечество так и будет пребывать в спячке, ожидая, что «вот приедет барин, барин нас рассудит». И подставлять в эту формулу вместо барина любую фамилию — Сталина, Путина, Медведева, Каспарова, Касьянова, или возникшего на политическом горизонте Прохорова — занятие для кого-то, может, и увлекательное, но вряд ли продуктивное.