Дискуссия

Как реализовывать «право на город»?

 

 

Анна Желнина, Анисья Хохлова, Елена Тыканова, Олег Паченков (эксперты проекта «Лаборатория городских исследований» (ГорЛабор), Центр независимых социологических исследований (ЦНСИ))

В последние несколько месяцев в связи с выборными дискуссиями неожиданно обострился еще один вопрос: кому принадлежит городское пространство и как это право реализовать на практике?

Сразу после парламентских выборов 4 декабря российские горожане вышли на улицы и площади, чтобы выразить свое несогласие и продемонстрировать единство. Эти попытки, однако, не всегда находили понимание: сотрудники правоохранительных органов задерживали протестующих, городские власти отказывались согласовывать заявки оппозиционеров, и т.п. В Петербурге, например, возник еще и вопрос о том, куда вообще можно пойти: больших и удобных площадей в центре города практически нет. Исключая Дворцовую площадь, сборища на всех остальных просторных площадках либо находятся в стороне от символически значимого «исторического центра», либо мешают движению пешеходов и автомобилей.

В свое время премьер В.В. Путин в свойственной ему популистской манере противопоставил митинги «несогласных» интересам «больных детей». Однако, этот беспроигрышный риторический ход ситуацию с локализацией протестов в городском пространстве на исправил. В феврале 2012-го В.В.Путин снова был вынужден обратиться к этой теме, и предложил «по примеру некоторых наших соседей в Европе найти место достойное, по типу Гайд-парка, и там всем, кто хочет, дать возможность высказываться по всем вопросам абсолютно открыто».

Вопрос о том, кто, где и как может высказываться, отнюдь не праздный. Общеизвестно, что в 31-й статье Конституции РФ закреплено право граждан на свободу собраний. Кроме того, открытые городские территории являются общедоступным, т.е. не принадлежащим какому-либо частному собственнику, ресурсом, которым могут пользоваться все желающие. Однако фактически у горожан есть лишь это эфемерное право «собираться» в том месте, где они посчитают нужным – но, по возможности молча - не митинговать, не высказывать свое мнение, не отстаивать свои права.

Оправдывая право на городское пространство, горожане и власти пользуются диаметрально противоположной аргументацией. Городские власти чаще всего обращаются к юридическим предписаниям, в то время как активные горожане упирают не на законность, но на легитимность собраний, подкрепляя свои претензии личными воспоминаниями, обращением к истории города, фольклором, легендами. Для жителей безусловным a priori является право на собрание и статус общественного пространства города как безусловно общедоступного для любого желающего там находиться и высказываться. Власти в ответ виртуозно пользуются техническими деталями, связанными с местом, временем и форматом происходящего, как поводом отменить мероприятие вовсе, превращая тем самым городское пространство из общедоступного в закрытое, контролируемое, запретное .

Дискуссия о праве на город (the right to the city) – одна из наиболее актуальных в современных городских исследованиях. Термин «право на город» предложил в середине ХХ века французский марксист Анри Лефевр, который понимал под этим словосочетанием не просто право горожан выходить на улицы или пользоваться многообразными возможностями городской жизни, но и их право «обживать» город, поддерживая комфортные для себя привычки и традиции, отстаивать свои представления о должном политическом, экономическом и инфраструктурном развитии города, заявлять о своих интересах и быть услышанными. Как пишет Дэвид Харви, «право на город – это гораздо больше, чем просто индивидуальная свобода доступа к городским ресурсам: это наше право менять самих себя, меняя город» (Harvey D. The Right to the City// New Left Review, 53, September – October 2008.).

Участники митингов и шествий «За честные выборы», трансформируя городскую среду, преодолевая трудности и запреты, пытаются изменить себя ( создать новое сообщество граждан) и город (сделать его более открытым для людей и высказываний). Трудно удержаться от соблазна провести параллель между российскими митингами и глобальным движением "Оккупируй (Уолл Стрит)!", хотя за сходством здесь кроется и масса различий - от повода для недовольства, до формы выражения и состава протестующих. Сходства и различия "Болотной площади" и "Оккупируй..!" безусловно достойны более глубокого анализа и обсуждения, к которому мы призываем участников дискуссии".

Разумеется, политический протест – лишь одна из форм реализации права на город. Все общественные движения, оспаривающие захват территорий крупным бизнесом (протесты против строительства Охта-центра в Санкт-Петербурге) или выступающие против вырубки зеленых насаждений (движение в защиту Химкинского леса), одновременно являются попытками горожан обрести возможность контроля над своей средой обитания. Т.е. все они – попытки сделать одновременно нечто больше.

Возможно, поэтому предложение Путина создать «Гайд-парк по-русски» некоторые восприняли с опасением: как предложение создать особые «резервации» для реализации того права, которое в идеале должно быть доступно всем, всегда и везде, покуда уважаются права других горожан. Опыт развития крупных городов показывает: публичное место может «сработать» лишь в том случае, если оно конструируется «снизу» - по инициативе граждан и при их активном участии. Власти, в свою очередь, могут лишь среагировать на инициативу ее легальным закреплением, финансовой и информационной поддержкой.

Конечно, сторонники создания «гайд-парков» могут, вслед за премьером-президентом, напомнить о неудобствах, которые митингующие активисты доставляют многим горожанам. Но таковы правила игры в публичном пространстве большого города: здесь каждый должен быть готов уважать право других на самовыражение, что, в конечном счете, гарантирует такое же право и ему. Желающие жить в большом городе и пользоваться его преимуществами должны быть готовы и к определенному дискомфорту, связанному с общедоступностью городского пространства. Именно поэтому общественное пространство – где могут спонтанно встречаться незнакомые и очень разные люди – представляют собой суть большого города и характерного для него образа жизни.

И Лефевр, и Харви отмечают, что внимание к городским проблемам и вопросы, касающиеся обустройства городской среды могут стать тем «клеем», который мобилизует и соберет воедино разрозненных горожан. Собравшись в сообщества, горожане смогут добиться более справедливого соотношения сил в политической и экономической жизни. Кроме того, очевидно, что именно городские общественные движения, фокусирующиеся на вопросах качества жилья, транспортной инфрастуктуры и т.п. в последнее время активизируются и представляют шанс для развития гражданского общества.

Возможно, не «высокая» политическая арена, а конкретное и локальное городское пространство смогут стать основой для реальной и эффективной консолидации тех, кто не удовлетворен ситуацией в стране. Может быть, вместо тщетных попыток делегировать свои интересы политикам, способным их представить, горожане займутся изменением ситуации «здесь и сейчас» - непосредственно вокруг себя, в своих кварталах, районах, городах. Право собираться вместе, обсуждать то, что волнует, формулировать общественное мнение и реализовывать то, о чем согласились – непременное условие изменений, а городское пространство – сцена, на которой эти события развернутся. Осталось определиться со стратегией. Нужны ли нам для реализации своего права на город отведенные властями «гайд-парки» или следует «оккупировать городские пространства»?

 

Комментарии:

 Александр Филиппов (Руководитель Центра фундаментальной социологии НИУ-ВШЭ, главный редактор журнала "Социологическое обозрение"): 

Рассуждения о «праве на город» – интересный текст, разве что написанный чересчур быстро. Придираясь к мелочам, можно было бы заметить, что «эфемерное право» собираться «по возможности молча» – формулировка слишком туманная, что a priori бывает лишь безусловным и что «личные воспоминания и легенды» могут выигрывать у юридических предписаний в легитимности, но всегда проиграют в легальности. Однако придираться к мелочам я не буду, потому что существо дела схвачено здесь, в общем, верно, а следовательно, и дискуссия, если она состоится, должна касаться вещей более принципиальных. Дело не только в политической актуальности, хотя актуальность эта – не на неделю и не на месяц. Кажется, мы вступили в новую эпоху, и если ответом на социальное бурление не станут полицейские меры, столь же решительные, сколь и эффективные, это бурление будет заметным феноменом в пространстве больших городов России еще очень и очень долго. Но, повторю, дело не только в этом. Анализируя конфликт между горожанами, намеренными собираться в публичных местах, и городскими властями, авторы обращаются к понятию права. У горожан, говорят они, отсылая читателя к авторитетным мнениям Анри Лефевра и Дэвида Харви, есть право на город, то есть на исторически и символически центральные публичные места, а не аналоги Гайд-парка, представляющиеся скорее резервацией публичности, чем решением вопроса по существу. Однако сама идея таких резерваций не совсем пустая: жизнь города сложна, и политические манифестации – не единственное занятие его жителей. Право на город, если оно вообще существует, есть не только у манифестантов.

Очевидно, что проблемы – даже при самой доброй воле всех сторон, а уж тем более при ее дефиците или полном отсутствии, – могут решаться лишь в ходе самого политического процесса, а не за письменным столом теоретика. Посмотрим все же на некоторые теоретические аспекты этих проблем.

Нынешние разговоры о «праве на город» связаны, так или иначе, с борьбой против «глобального капитализма». Это не делает их менее актуальными для нас, однако смысл слов «право на город» надо понимать сообразно общей логике рассуждения и конкретным обстоятельствами ее применения. Зафиксируем вкратце некоторые принципиальные моменты, не выходя за пределы тех аргументов Лефевра и Харви, которым решили довериться авторы.

1. Городское пространство является результатом производства и воспроизводства, оно манифестирует экономические и властные отношения – и как свидетельство того, какими эти отношения были в прошлые эпохи, и как проявление отношений нынешних.

2. Города, утверждает Харви, – это области пространственно-временного закрепления капитала (spatio-temporal fix). Здесь действуют две логики: логика накопления капитала и логика политически-властная. Понимать это надо так, что «региональность кристаллизуется сообразно своей собственной логике из молекулярного процесса накопления капитала в пространстве и времени», а государство пытается «воздействовать на эту динамику своей политикой и мероприятиями» (Harvey D. The New Imperialism. Oxford: Oxdord University Press, 2003. P. 105). Когда логика накопления капитала того требует, появляются новые или радикально преобразуются старые города, а поскольку здесь не обойтись без социальных издержек, требуется политическое вмешательство.

3. Значит ли это, что город для его жителей – это всегда только место грубого и неоправданного насилия со стороны властей? Отнюдь нет, производство пространства – дело сложное и многомерное. Грубо говоря, пространство города, которое не только воспринимается органами чувств или представляется в ментальных конструкция, но и буквально проживается (“lived space”) – это не просто вместилище каких-то домов и улиц, имеющих актуальное значение и славную историю. Это еще и результат того, что когда-то где-то должно было быть размещено производство, рынки, банки, инфраструктура поставок, места проживания работников и владельцев и многое другое. Но это еще и места борьбы за власть, обустроенные так, чтобы демонстрировать (и обеспечивать в дальнейшем) превосходство властвующих над подвластными, напоминать о победах, являть богатство и мощь.

4. Таким образом, горожане живут в городе, который в определенной, меняющейся степени образован их собственными усилиями, но одновременно есть результат действия чуждых, внешних им сил. Сама «урбанность», говорил Лефевр, носит противоречивый характер. С одной стороны, современные города позволяют приглушить классовую борьбу, распыляя (распределяя в пространстве города, не позволяя концентрироваться) «опасные элементы», города также внушают жителям видимость «объективности», правильности своего устройства (транспортная система и прочие удобства). С другой же стороны, города оказываются местами действий, не ограниченных пространствами фабрик и офисов, пространство города – это пространство борьбы и само есть ставка в борьбе (см.: Lefebvre H. Production of Space. Cambridge: Polity, 1991. P. 386 f.).

4. Борьба за «право на город», говорит Харви, связана с тем, что процесс урбанизации принимает все время новые формы, и города преобразуется с очередным поворотом потоков капитала так, что не только возникают новые пространственно-временные закрепления, но и новые проблемы, слом привычных форм жизни, обнищание и т.п. Поэтому борьба за право на город – это борьба за публичный контроль над процессами, которые, как правило, идут у нас за спиной, носят безличный и всемирный характер.

Мы видим здесь достаточно типичный поворот левой мысли, основные аргументы в борьбе с неолиберализмом, специфическим образом преломленные в социальной географии через проблематику городского пространства. Насколько пригодны эти аргументы в нашей ситуации? В целом не было бы ничего неожиданного в том, чтобы сходным образом рассуждали и у нас все те, кто борется за демократию и против глобального капитализма, хотя, как правило, эти два рода борьбы у нас гораздо реже связаны между собою, чем на Западе. Если там речь идет о локальной борьбе против всемирных процессов, то у нас – о, некоторым образом, всемирной борьбе против локальных процессов, в которой общечеловеческие ценности и мировая общественность, по идее, находятся по одну сторону, а местная власть, городская и государственная, – по другую.

Тем не менее, это не значит, что марксистская социальная география не релевантна для тех, кто борется за право на город, за публичные места для общественности. Сам принцип анализа вполне может быть взят на вооружение – это почтенная традиция, представленная хорошими именами и школами, работающий механизм аргументации. Видимо, ученым здесь надо начинать именно с общего анализа того, как, кем и в рамках какой логики производится у нас городское пространство. Нужно связать локальные процессы с государственными и мировыми. Нужно общие принципы превратить в конкретный исследовательский результат и показать альтернативу. Все, что власти называют объективным и нерушимым должно быть разоблачено как произведенное и поддающееся преобразованиям (с этим аргументом плохо сочетается аргумент об исторической сакральности публичных мест, но тут уж придется выбирать).

Все это может иметь научное и политическое значение. Что же касается собственно движений, востребующих в наших условиях право на город, они будут развиваться своим чередом, не дожидаясь научных результатов. Когда и как политика и наука пересекутся, покажет будущее.

 

Михаил Блинкин (Научный руководитель НИИ транспорта и дорожного хозяйства): 

Сугубо городской тип общественной активности, рассмотрению которого посвящена статья, удивительным образом сочетается здесь с признаками деревенской лавки, в которой, как известно, все вместе: «деготь, керосин , сельди, капуста, ситец, баранки, гвозди…».

Начну с того, что город (burg) как таковой – это населенное место, которое является буржуазным, так сказать, по определению. Социалистический (или же авторитарно управляемый) город это не более, чем мрачный оксюморон.

Право горожан свободно собираться на площадях без разрешения (или, тем более, без приказа) начальства куда более значимый признак города, нежели все позднейшие цивилизационные достижения в сфере застройки, планировки и коммунального хозяйства. Нормальный, полноправный и полно ответственный горожанин сочетает в себе три сущности: собственника, налогоплательщика, избирателя. Массовые мероприятия, проходившие под лозунгом «За честные выборы» на сугубо добровольной и вполне спонтанной основе в декабре 2011 и весной 2012 гг., собрали по преимуществу именно такую, вполне буржуазную публику. В этом смысле они были истинно городскими событиями.

Массовые мероприятия, организованные в тот же период на «добровольно-принудительной» и/или «покупной» основе, полностью укладывались в практику социалистических и/или авторитарно управляемых городов-оксюморонов и, следовательно, являлись по своей сути событиями сугубо антибуржуазными и антигородскими.

У движения «За честные выборы» нет ничего общего с движением «Occupy Wall Street (and around the world)». Массовку последнего составляли и составляют фрирайдеры (free riders), по-русски говоря, халявщики. В этом смысле у движения «Occupy …» гораздо больше общего с московскими «демонстрациями трудящихся». Зарубежные любители халявы сознательно (или же по недомыслию) разрушают основы давно сложившегося и четко институализированного нормального (то есть буржуазно-демократического) городского бытия. У себя на родине мы эти основы все еще не сформировали; участники наших свободных митингов стараются по мере сил процесс их формирования ускорить, участники массовых мероприятий, организованных «по зову партии, по велению сердца», его тормозят.

Допущенное здесь авторами смешение «керосина с капустой» и «баранок с гвоздями», является, пожалуй, самым огорчительным.

Еще одно смешение такого же рода связано с поразительной симпатией авторов к старым и новым левым идеологам марксистского (около марксистского, антимарксистского, etc.) толка. Экспериментальный факт заключается в том, что на этом коньке добраться до города, «открытого для людей и высказываний», увы, решительно невозможно. Вся эта розоватая фразеология при минимальном приближении к практике оборачивается факельными шествиям или (в мягком варианте) милицейскими эстафетами по Садовому кольцу. И, разумеется, пресечением всяческой спонтанной активности горожан.

Теперь о «правилах игры в публичном пространстве большого города». Такие правила в просвещенном мире, в самом деле, существуют. Только вот, изучать их надо, обращаясь к первоисточникам, которыми являются вовсе не труды Лефевра и Харви, но конкретные городские bylaw, в том числе руководства по организации городского хозяйства, пешеходной среды и дорожного движения. Некоторое время назад, я коротко рассказал о сути дела в своей заметке.

Нет нужды пересказывать ее содержание. Напомню только типичный пример требований, предъявляемых к организаторам массовых мероприятий на Трафальгарской площади в Лондоне. Здесь громкость звука не должна превышать 75 децибел, а используемые частоты не должны мешать проведению службы в близлежащей церкви Святого Мартина в полях. Не более того…

Кстати сказать, организаторам мероприятий предоставляется доступ к 13-амперной розетке, находящейся в основании колонны Нельсона.

 

 

Александра Игнатович (Европейский гуманитарный университет, Вильнюс)

Если взять за отправную точку в осмыслении вопроса о пространственном измерении политических событий последних месяцев в Москве и Санкт-Петербурге утверждение Анри Лефевра о том, что (социальное) пространство является (социальным) продуктом, а любой тип производства конструирует соответствующий тип пространства, то может оказаться, что выступления оппозиции не столько производят пространство для выражения гражданской позиции, сколько воспроизводят уже существующий, гегемонный тип производства общественного пространства.

10 марта в Москве, на Новом Арбате, прошел очередной митинг оппозиционных сил «За честные выборы. «Санкционированность» митинга, необходимость получения не только согласия городских властей на подобного рода активности горожан, но и переговоров относительно непосредственно места проведения гражданской акции и количества участников, очевидным образом маркируют механизмы включения протестных выступлений в доминантную властную структуру. Устанавливая правила пользования общественным пространством, власти тем самым «обезвреживают» любые действия горожан, направленные, в том числе, и на пересмотр распределения ресурсов производства городского пространства. Нарушители данных правил наказываются, само наказание (лишение свободы либо же штраф), с одной стороны, определяет границы легального пользования городским пространством, а с другой – маргинализирует определенные стратегии освоения городского пространства горожанами. Так из дел и приговоров С. Удальцова, А. Навального и Э. Лимонова следует, что противозаконны не только массовые шествия и акции горожан без получения разрешения городских властей, но и организация встреч (т.е. производство «места встречи» в терминологии Дорин Мейси) с целью обсуждения различных позиций горожан. Таким образом, устанавливая пространственные границы, власть включает протестные по отношению к ней самой выступления горожан в доминантную структуру.

Данная структура представляет собой вертикальный тип отношений и пространство, производимое ею, соответственно, является иерархическим. Однако в данном случае иерархия образуется не только в отношениях власть-горожане, иерархически упорядочено и пространство митинга, т.е. отношения самих горожан, выражающих свою гражданскую позицию. Лучшей иллюстрацией данного утверждения является, на мой взгляд, один из фотоснимков с акции 10 марта. Данный снимок и подпись к нему - «персонал соседнего ресторана внимательно наблюдает за происходящим» - ставят вопрос о том, кто владеет достаточными ресурсами, чтобы с одной стороны выражать свою гражданскую позицию, а с другой – трансформировать городское пространство. И этот вопрос также открывает новый аспект дискуссии о том, кому принадлежит пространство города и каковы стратегии освоения и, соответственно, производства пространства мигрантами, не-гражданами, постоянно проживающими в данных городах, маргинальными индивидами, либо же теми, чья позиция в равной степени альтернативна как властям, так и организаторам (но отнюдь не всем собравшимся) митингов и акций оппозиции. Кроме того, важно отметить, что и сами участники митингов не представляют однородной социальной группы – типы их отношений также структурированы иерархически в зависимости от обладания ресурсами к производству пространства, к высказыванию. Так, очевидно, что непосредственные организаторы акций, являясь в определенной степени представителями определенных групп, тем не менее обладают большими ресурсами, чем собравшиеся на митинг горожане. Интересно, что ресурсом для производства высказывания и репрезентации стала креативность – именно создатели разнообразных плакатов, костюмов и слоганов на равных с политическими и гражданскими деятелями стали репрезентировать протестное движение в российских городах.

Однако, если вспомнить об отказе со стороны организаторов в участии в митинге представителям «Партии любви» (лидер которой избрал также довольно креативный метод организации городской акции), то окажется, что границы, которые образуются в следствиее пересечения разнообразных мест (сконструированное властями, митингующими и теми, кто был не допущен в данное место либо же лишен ресурсов для участия в его производстве), в свою очередь конституируются и поддерживаются социальными отношениями власти и/или исключения. Таким образом, с одной стороны пространство производится вертикальными отношениями власти-горожане, но также и не менее вертикальными отношениями горожане-горожане. В следствие данного производства образуются социально-пространственные формы нормативности и исключенности: участие в санкционированной («рафинированной») акции легально, в то время, как отклонение от предписанной властью (в данном случае теми, кто в конкретной ситуации обладает властным ресурсами - в случае с «Партией любви» это представители организаторов митинга) стратегии действия маргинализирует индивидов, исключая их из общественного пространства (в том числе и путем лишения свободы).

Однако из этого не следует, что стратегией, подрывающей доминантный тип производства пространства, является проведение несанкционированных митингов и открытая конфронтация с городскими властями. В данном случае также неизбежно производство иерархически структурированного пространства, т.к. большая часть участников акций всегда обладают меньшими ресурсами к производству структуры властных отношений, чем к воспроизводству уже существующей.

На мой взгляд, сам вопрос о возможностях трансформации городского пространства и его «освоения» горожанами может лежать в плоскости размышлений о производстве мест периферийных, подвижных, границы которых были бы прозрачны и обозначали бы не закрытость данных мест, однако существование соседних по отношению к ним. Возможности возвращения городского пространства горожанам видятся мне в отказе от стратегий, воспроизводящих иерархический и вертикальный тип производства пространства, среди которых и борьба с данным типом производства, и борьба с целью замещения одной иерархической структуры другой. Данные возможности, на мой взгляд, можно найти в плоскости образования локальных сообществ, которые бы понимались как подвижная сеть социальных отношений, необязательно закрепленных территориально, но определяющихся социальными отношениями и символическими значениями. Места, образующиеся данными сообществами, предполагают тип пространственного производства, для которого характерны личные контакты между участниками данного сообщества и представителями альтернативных ему. При этом именно развитие горизонтальных связей внутри данных сообществ и, следовательно, пространства, производимого данным типом отношений, является залогом пересмотра вопроса о том, кому же принадлежит городское пространство. 

 

 

Фотография: РИА-Новости

 

← Вернуться к списку дискуссий